PsyhologToday.Ru

Таково оно — онтоИн-се, критерий. Онто Ин-се присутствует в человеческой структуре, составляет ее и одновременно пребывает вне нее, как и мысль. Выстраивая фразу, мысль, соотношение, я произвожу на свет слова, но я же и несу за них ответственность. Кто это — «я»? Если кто-то будет искать меня как «я», то меня не отыщет. Он сможет найти мою плоть, но не проследит мое «я» в качестве действующего и ответственного, принимающего решения и изъявляющего волю. Однако это «я» формализуется, проявляется вовне; именно оно конституирует порядок или беспорядок того, каким я есть и проявляюсь.

Таким образом, в первый момент я открыл, что данный критерий — который можно прочесть, пронаблюдать — проявлял себя вовне и что следование его указаниям всегда приводило к точно определенным результатам: здоровью, благополучию, успеху. Забывание этого критерия, противоречие ему или уклонение от него неизменно провоцировало болезнь, беспорядок, замешательство и т.п. Я использовал данный критерий, наблюдая его, прочитывая и расшифровывая с помощью всех умений и знаний, которые были у меня за плечами. Я не нашел его случайно. К моменту его обнаружения я уже владел всеми инструментами, необходимыми для его прочтения. Я располагал инструментами алхимии, мистики, рациональности, математики, очевидности, физики и многими другими. К счастью к анализу данного процесса я подошел с подготовкой, превосходящей ту, которая была у Фомы Аквинского, Фрейда, Юнга и др. У меня было больше инструментов, которые и позволили провести полновесный анализ.

Многие годы я посвятил лечению, и если я обладал свободой действия, то всегда получал позитивный результат. По прошествии шести-семи лет терапевтической работы я увидел, что данный критерий, действующий внутри порядка человеческого здоровья, равен критерию, регулирующему порядок явлений мира, всей природы вообще. Этот критерий был равен тому, о чем говорили основатели некоторых религий, у него был тот же язык. Я открыл, что через мой экспериментальный принцип я мог понять слова Будды, Христа, чей смысл был мне недоступен. Прежде я их понимал в соответствии с учением теологии и истории религии, но сути в них не видел. Теперь же, напротив, применение данного критерия раскрывало их простоту, естественность, элементарность, непосредственность очевидных отношений, прямые связи между вещами без посредничества символа. И тогда я обнаружил, что данный критерий представлял собой не только порядок человека в физическом, биологическом, структурном смысле, но и был той идентичностью, которая регулировала универсальный порядок всех вещей. Подобно тому как умный человек может быть часовщиком, коневодом, поваром и романистом, один и тот же разум получает различные применения, но всегда остается собой, этот принцип различался способами своего применения, но оставался всегда таким же.

Таков и этот принцип — онто Ин-се, Ин-се бытия, Ин-се, дающее связку «есть». Это форма (или способ), которая служит критерием, конститутивной составляющей, детерминирующей причиной. С онто Ин-се все есть, без него — ничего нет, начиная с клетки или кровообращения и заканчивая высшими формами ума. Кроме того, в каждом индивиде данный критерий регистрируется в зависимости от потенциала и инструментов, которыми располагает субъект. В художественной натуре этот критерий обнаружится как превосходный художник. Мастера часовых дел он приведет к созданию лучших в мире часов. А в человеке, пренебрегающем учебой, он останется на среднем уровне. Он подобен семени, которое прорастает по-разному в зависимости от совокупности второстепенных условий своего исторического проявления (попадет ли оно в песок, на камни, склюет ли его птица, какой будет почва и т.д.).

После открытия данного принципа оказалось несложным обнаружить монитор отклонения. Я увидел другой принцип, который много говорил, диктовал свои законы. Онто Ин-се не устанавливает законы, оно просто из-

вещает: «Это есть, этого нет. Это — для меня, это — не для меня». Напротив, этот другой принцип рассуждал, говорил, что по целому ряду причин одни вещи можно делать, а другие нельзя. У него была своя лингвистика и юриспруденция, своя категория (свои десять заповедей), которая поначалу показалась мне архетипом морали, а значит, чем-то позитивным, но затем не приводила к результатам первого критерия. Действительно, если я анализировал людей и давал им рекомендации, прислушиваясь к диктату монитора отклонения, то есть при помощи бытующего морального закона, ориентируясь на его соблюдение и исполнение, то люди умирали физически. Постепенно я понял, что монитор отклонения не имеет ничего общего с простым принципом жизни, поскольку не приносит субъекту добрых плодов. Человеку не удавалось найти хорошую работу, наладить отношения с другими людьми, он был склонен к инфантильному, претенциозному поведению и не желал платить экзистенциальную цену, как это делают все. Его насильственность и ригидность сформировали в нем убеждение в том, что он один такой, что другие ничего не стоят и что он отныне будет соблюдать исключительно заветы умершего отца, священника или друга. Он действовал с оглядкой на абсолютные символы, и результатом становилась депрессия, утрата ценностей, потеря собственной жизни и эгоизма.